— Послушайте-ка, добры молодцы, чей это дом — ваш или мой?! Дважды два — четыре! Отвечайте!
— Божий, — ответил Петр, который к тому времени уже осушил несколько чаш и теперь пребывал в приподнятом настроении. — Божий, почтенный Зеведей. Разве ты не слыхал новости: нет больше моего и твоего — все теперь Божье!
— Закон Моисея — начал было, Зеведей, но Петр прервал его:
— Что ты говоришь? Закон Моисея? Нет его, нет его больше, почтенный Зеведей, — был да миновал. Теперь у нас закон Сына Человеческого, понятно? Все мы теперь братья! Души наши стали шире, а с ними стал шире и закон, который принял в объятия свои всех людей! Вся земля стала Землей Обетованной! Нет больше границ! Я, почтенный Зеведей, отправлюсь провозглашать народам слово Божье. Я дойду до Рима — да, не смейся! — схвачу императора за горло, швырну наземь, а сам усядусь на его престоле — а ты как думал?! Ведь сказал Учитель: мы больше не рыбаки, ловящие рыбу, как ты, но рыбаки, ловящие души людские. Так что советую тебе для твоей же пользы: старайся ублажить нас! Тащи сюда побольше вина и еды, потому что наступит день, когда мы станем высокопоставленными вельможами. Поторапливайся! За ломоть черствого хлеба послезавтра я отплачу тебе целой печью свежей выпечки, да какой выпечки — бессмертной: будешь лакомиться да лакомиться, а она все не кончается!
— Вижу, быть тебе повешенным вниз головой, злополучный! — прорычал Зеведей, которого слова Петра мало-помалу вгоняли в страх, и снова забился в угол.
«Лучше попридержать язык за зубами, — подумал он. — Неизвестно, чем все это кончится. Мир постоянно вертится, не исключено, что в один прекрасный день эти болваны… Лучше оставить это про запас, — может, пригодится!»
Ученики посмеивались в усы: они знали, что Петр был навеселе и потому шутил, но тайком и сами подумывали о том же, хотя не захмелели еще настолько, чтобы высказаться вслух. Знатность и почет, шелковые одежды, золотые перстни, обильные яства — вот что такое Царство Небесное! Да еще чувствовать, что мир у тебя, под твоими еврейскими ногами.
Почтенный Зеведей пропустил стакан, набрался духу и сказал:
— А ты что ж молчишь, Учитель? Раздул пожар, а сам спрятался в ручей да прохлаждаешься? Скажи, ради твоего Бога, могу ли я смотреть, как мое добро идет прахом, и не сокрушаться при этом?
— Почтенный Зеведей, — ответил Иисус. — Был однажды некий человек, весьма богатый. Собрал он урожай зерна, винограда, маслин, наполнил всем этим бочки, сытно поел, улегся поудобнее во дворе и сказал:
«Всякого добра у тебя вдоволь, душа, так ешь, пей да радуйся!» И только сказал он это, раздался глас с небес:
«Везрассудный ты, безрассудный! Сегодня ночью ты отправишь душу свою в ад, к чему же тебе нажитое добро?» У тебя есть уши, почтенный Зеведей, и ты слышишь, что я говорю, у тебя есть разум, и ты понимаешь, что я хочу сказать: да звучит этот глас с небес над тобою, почтенный Зеведей, и днем и ночью!
Почтенный хозяин опустил голову и не проронил больше ни слова.
В эту минуту дверь распахнулась и на пороге появился Филипп, а за ним огромный верзила Нафанаил. Сомнения уже покинули его, он принял решение.
Нафанаил подошел к Иисусу, нагнулся и поцеловал ему ноги:
— Я с тобой, Учитель. До самой смерти.
Иисус положил руку на его кудрявую бычью голову и сказал:
— Хорошо, что ты мастеришь для людей сандалии, а сам ходишь босой, Нафанаил. Это мне очень нравится. Иди со мной!
С этими словами он усадил Нафанила справа от себя и протянул ему ломоть хлеба и чашу вина.
— Отведай этого хлеба, выпей этого вина, и ты сразу станешь моим, — сказал Иисус.
Нафанаил отведал хлеба, выпил вина и сразу почувствовал, как сила вошла в плоть и душу его. Вино добралось по жилам до головы и разрумянило разум. Вино, хлеб и душа стали единым целым.
Нафанаил сидел, словно на горящих углях: ему хотелось говорить, но было как-то неловко.
— Говори, Нафанаил, — сказал Учитель. — Открой свое сердце, дай ему волю.
— Учитель, — ответил тот, — хочу, чтобы ты знал вот что: я всегда был беден — что зарабатывал, то и уходило на пропитание. У меня никогда не было времени заняться изучением Закона. Я слеп, Учитель, прости меня. Вот что я хотел сказать тебе. Я сказал это и облегчил душу мою.
Иисус ласково коснулся широких плеч новообращенного, засмеялся и сказал:
— Не кручинься, Нафанаил. Две тропы ведут к лону Божью: одна тропа — тропа разума, другая тропа — тропа сердца. Вот послушай, расскажу тебе притчу.
Бедняк, богач и гуляка умерли в один и тот же день и явились на суд Божий. Никто из них, при жизни не изучал Закона. Нахмурил Бог брови и спросил бедняка:
— Почему ты не изучал Закон при жизни?
— Господи, — ответил тот. — Я терпел нужду и голод, трудился денно и нощно, чтобы прокормить жену и детей, времени у меня не было.
— Неужто ты терпел нужду более раба моего верного Хилеля? — отвечал разгневанный Бог.
— Ему нечем было заплатить за вход в синагогу, чтобы послушать Толкование Закона, так он взобрался на кровлю ее и слушал, лежа у окна. Случилось, что выпал снег, но он был настолько увлечен слушанием, что не обратил на то внимания. Наутро раввин вошел в синагогу и увидел, что внутри темно. Он посмотрел вверх и разглядел в оконном проеме человеческое тело. Раввин поднялся на крышу, разгреб снег, откопал Хилеля, взял его в объятия, спустил вниз, развел огонь, привел его в чувство и с тех пор разрешил ему свободно входить в синагогу и слушать толкование. Хилель стал знаменитым раввином, и прославился на весь мир. Что ты на это скажешь?
— Ничего, — пробормотал бедняк и заплакал.
— А ты почему не изучал Закон при жизни? — обратился Бог к богачу.
— Я был очень богат, у меня было много садов, много дел да забот. Разве за всем поспеешь?
— Неужто, — возразил Бог, — ты был богаче Елеазара, сына Харсомова, унаследовавшего от отца тысячу деревень и тысячу кораблей? Он бросил все и отправился туда, где появился мудрец, толковавший Закон. Что ты на это скажешь?
— Ничего, Господи, — пробормотал богач и тоже заплакал.
Тогда Бог обратился к гуляке:
— А ты, красавчик, почему не изучал Закон?
— Я был слишком красив, слишком много женщин, слишком много пирушек выпало на мою долю, — где тут было найти время заглянуть в Закон?
— Неужто ты был прекраснее Иосифа, возлюбленного жены Патафаровой, который был столь красив, что говорил солнцу: «Сияй, солнце, дабы сияла моя красота!»? Когда он раскрывал Закон, письмена распахивались, словно врата, и смысл выходил оттуда облаченный во свет и пламень. Что ты на это скажешь?»
— Ничего, Господи, — ответил гуляка и тоже заплакал.
Бог хлопнул в ладоши, вызывая из Рая Хилеля, Елеазара и Иосифа, и те явились на зов.
— Судите этих людей, которые из-за своей бедности, своего богатства и своей красоты не изучали Закон, — сказал Бог. — Говори, Хилель. Суди бедняка.
— Господи, — ответил тот. — Да разве я могу судить его?! Я знаю, что значит нужда, знаю, что значит голод. Да будет он прощен!
— А ты, Елеазар? — сказал Бог. — Вот богач — отдаю его на суд твой!
— Господи, — ответил тот. — Да разве я могу судить его?! Я знаю, что значит быть богатым: это — смерть. Да будет он прощен!
— А ты, Иосиф? Твой черед: вот тебе красавчик!
— Господи, да разве я могу судить его?! Я ведь знаю, какая это тяжелая борьба, какая страшная мука — превозмочь красоту собственного тела. Да будет он прощен!
Иисус умолк, улыбнулся и посмотрел на Нафанаила.
— А дальше что? — обеспокоенно спросил тот. — Как поступил Бог?
— Так же, как поступил бы и ты, — ответил Иисус и засмеялся.
И добрый сапожник тоже засмеялся:
— Ну, тогда я спасен!
Он схватил Учителя за обе руки, крепко пожал их и воскликнул:
— Я понял, Учитель! Ты сказал, что две тропы ведут к лону Божыо — тропа разума и тропа сердца. Я пошел по тропе сердца и встретил тебя!