По мере приближения к Иерусалиму местность становилась все более суровой. Бог менялся. Земля больше не смеялась здесь, как в Галилее, и Бог тоже был из кремня, как села и люди. А небо, которое в Самарии разразилось на минуту дождем, чтобы освежить землю, было здесь словно раскаленное железо. Они шли в тяжком зное. Среди скал чернело множество высеченных там могил, внутри которых истлели тысячи предков, снова превратившись в камни.

Опять наступила ночь. Они укрылись в пустых могилах и уснули пораньше, чтобы набраться сил и завтра вступить в святой город.

Только Иисус не мог уснуть. Он бродил среди могил, слушая ночь, и на сердце у него было тревожно. В душе его раздавались мрачные голоса, стоял громкий плач, словно тысячи людей мучились и рыдали внутри него…

Около полуночи ветер улегся, воцарилось ночное спокойствие. И тогда среди тишины воздух вдруг разорвал душераздирающий вопль. Вначале Иисус подумал, что это воет голодный шакал, но затем с ужасом понял, что вопияло сердце его.

— Боже! — прошептал Иисус. — Кто стенает во мне? Чье это рыдание?

Он устал, забрался, как и другие, в могилу, скрестил руки на груди и отдался на милость Божью. А на рассвете приснился ему сон. Будто был он с Марией Магдалиной, и оба они пролетали в бесшумном спокойствии над большим городом. Летели они низко, едва не касаясь крыш. Затем, уже на самом краю города, дверь последнего дома отворилась, и оттуда выше исполинского роста старец с длинной-предлинной бородой и сияющими голубыми глазами. Рукава у него были засучены, а сами руки густо испачканы глиной. Старец поднял голову и увидел, как они летят в вышине.

— Стойте! — крикнул он. — Мне нужно поговорить с вами!

Они остановились.

— Что ты хочешь сказать нам, старче? Говори, мы слушаем.

— Мессия — тот, кто любит всех людей, Мессия — тот, кто умирает, потому что любит всех людей, — сказал старец.

«И это все?» — спросила Магдалина. «А разве этого мало?» — гневно воскликнул старик. «Можно войти в твою мастерскую?» — снова спросила Магдалина. «Нет. Разве ты не видишь: мои руки все в глине. Там я тружусь над Мессией».

Иисус вскочил со сна, и тело его было легким, будто он и вправду летал. Светало. Товарищи уже проснулись, и взгляды их устремлялись от скалы к скале, от холма к холму — туда, вдаль, к Иерусалиму.

Они поспешно тронулись в путь. Путники все шли и шли, но им постоянно казалось, что и горы перед ними движутся, уходят вдаль, а дорога становится все длиннее.

— Думаю братья, никогда не добраться нам до Иерусалима. Разве не видите, что творится? Он все удаляется от нас! — в отчаянии воскликнул Петр.

— Он все приближается к нам, — возразил Иисус. — Мужайся, Петр. Мы делаем шаг к нему, и он делает шаг нам навстречу. Как Мессия.

— Мессия? — резко обернувшись, спросил Иуда.

— Мессия идет, — проникновенно сказал Иисус. — Мессия идет, и ты про то прекрасно знаешь, брат Иуда, если мы идем на поиски его. Если мы будем совершать добрые и благородные поступки, если мы будем говорить добрые слова, Мессия ускорит шаг и поспешит нам навстречу. Если же мы будем бесчестными, злыми, трусливыми, Мессия повернется и удалится от нас. Движущийся Иерусалим — вот что есть Мессия, братья. Он спешит, поспешим же и мы. Идемте же скорее, чтобы обрести его! Верьте в Бога и в бессмертную душу человеческую!

Они приободрились и ускорили шаг. Иуда снова шел впереди, и на лице его теперь была только радость. «Хорошо сказал, — думал он. — Хорошо сказал. Он прав, Сын Марии. К тому же призывал и почтенный раввин: от нас самих зависит избавление. Если мы будем сидеть сложа руки, земле Израиля никогда не обрести избавления. Если же мы все вместе возьмемся за оружие, то добьемся свободы».

Так рассуждал сам с собой на ходу Иуда.

Вдруг он взволнованно остановился. «Но кто же есть Мессия? — пробормотал он. — Кто? Неужели весь народ?»

По разгоряченному лбу Иуды струйками побежал пот. «Неужели весь народ?» Эта мысль возникла у него впервые и привела его в замешательство. «Неужели Мессия и есть весь народ?» — снова и снова мысленно повторял он. «Но тогда к чему все эти пророки и лжепророки, к которым мы мучительно присматриваемся, чтобы узнать, он или не он — Мессия? Эх ты! Да ведь Мессия — это же народ: и ты сам, и все мы! Нужно только взяться за оружие!»

И, сказав себе так, он снова зашагал по дороге, размахивая в воздухе палицей.

Иуда радостно шел вперед, играя, словно палицей, новой своей мыслью, и вдруг закричал. Прямо перед ним на горе о двух вершинах сиял прекрасный, белоснежный, горделивый святой Иерусалим. Он не стал звать товарищей, поднимавшихся следом, — он желал насладиться городом сам, наедине, как можно дольше. В зеницах его голубых глаз сияли дворцы, башни, мощные врата, а посреди всего этого — богохранимый Храм, весь из золота, кедра и мрамора.

Подошли остальные товарищи. И они тоже не могли удержаться от возгласов.

— Давайте воспоем красоту госпожи нашей Иерусалим, — предложил Петр, бывший прекрасным певцом. — Ну-ка, ребята, все вместе!

И пятеро пустились в пляс вокруг Иисуса, который неподвижно стоял посредине, и запели священный гимн:

Глава 16

Улицы, террасы, дворцы, площади — весь Иерусалим был одет в зелень. Был великий праздник осени, и тысячи шатров покрылись виноградными лозами и ветвями маслины, пальмы, сосны и кедра, как и велит Бог Израиля, чтобы люди помнили о сорока годах, проведенных праотцами в шатрах среди пустыни. Позади была жатва и сбор винограда, год близился к завершению, на откормленного черного козла навешали все грехи и погнали его, швыряя камнями, в пустыню. Теперь люди испытывали великое облегчение, души их очистились. Близился новый год, Бог открывал новые расчетные книги, и в течение восьми дней люди будут есть, пить и славить Бога Израиля, который благословил жатву и сбор винограда и послал козла унести с собой их грехи. Козел тоже был своего рода богопосланным Мессией, поскольку принимал на себя все грехи народные, подыхал с голоду в пустыне, а вместе с ним подыхали и их грехи.

Просторные дворы Храма были залиты кровью. Каждый день резали предназначенные для Бога стада, святой город наполнился запахом жертвенного дыма, нечистот и жира. Звуки свирелей и труб сотрясали священный воздух. Люди переели, перепили, и души их отяжелели. В первый день были псалмы, молитвы и покаяния, и довольный Иегова незримо ходил по шатрам, тоже справлял праздник — ел и пил вместе со своим народом. Несколько блаженных видели собственными глазами, как Он прищелкивал языком и вытирал бороду. Но на второй или на третий день избыток мяса и вина ударил людям в голову и они принялись отпускать грубые шутки и с хохотом распевать срамные песни, которые поют в тавернах. Мужчины и женщины без какого бы то ни было стыда обнимались друг с другом среди бела дня поначалу в шатрах, затем открыто, на улицах, прямо на зеленой листве. Изо всех кварталов явились густо покрытые гримом и надушенные мускусом знаменитые иерусалимские блудницы. Простодушные крестьяне и рыбаки, прибывшие с самых отдаленных концов земли Ханаанской поклониться в святая святых, попадали в эти видавшие виды объятия и теряли в них голову. Они и в мыслях не могли себе представить, что поцелуй бывает столь искусным и доставляет столько наслаждения.

Гневный Иисус стремительно шагал по улицам мимо валяющихся на земле, совершенно захмелевших людей, сдерживая дыхание, — его тошнило от запахов, смрада и бесстыжего хохота.